Село Увяз
Поэзия
Коллекция стихов Ивана Ивановича Успенского
КИРЮШКИНУ ВАСИЛИЮ ДМИТРИЕВИЧУ
ПОСВЯЩАЕТСЯ
7.III 1891~1977 11.V
Давайте вспомним, братцы, за рюмкой коньяка
Кирюшкина дед Васю, соседа-старика.
Семья была большая: ртов девять, стол - велик.
Глава семьи - дед Дмитрий суровый был мужик.
Учил дед Васю с детства деревья вырубать,
Из них лопаты делать, трудом хлеб добывать.
И жили на заимке почти что десять лет.
Чуть речь не позабыли - скучнее места нет.
Но деду жизнь такая видать, на пользу шла.
В плечах - сажень косая, и силушка была.
Тогда и записали его в призывники,
Но силой с ним тягаться боялись мужики.
Раскручивал ребят он, да сразу шестерых.
Аж за четыре метра потом искали их.
А если дед свой бицепс покажет мощный вам,
Холщовая рубаха рвалась, и не по швам.
Шутил своею силой, троих валил он с ног.
И двухпудовой гирей перекреститься мог.
Был в армию он призван в двенадцатом году.
Имел, как полагалось, густую бороду.
От той поры далёкой и до минувших дней,
Что с ним бы не случилось, он не расстался с ней.
И стал дед гренадёром лейб-гвардии полка.
Сам Мамонтов в примеры всем ставил старика.
Солдат дед был примерный, он по Уставу жил.
И звание "фельдфебель" по праву заслужил.
Принц на вольтижировку персидский приходил.
Он раньше стажировку в России проходил.
Командовал он ротой, приветствовать просил.
И в свой шатёр, на ужин, он деда пригласил.
Слуга приносит рюмки, бутылку коньяку.
Принц капнул грамм по тридцать себе и старику.
Затем он про Россию тосты провозгласил,
Какую-то закуску слугу принесть просил.
Подумал дед - маслята, хотел уж вилкой ткнуть.
Глядит - они в тарелке шевелятся чуть-чуть.
А принц без всякой вилки, рукой её схватил.
Потом засунул в уксус, и тут же проглотил.
Не робкого десятка тогда Кирюшкин был,
Но всё равно, от страха, как крестятся - забыл.
У деда побежали мурашки по спине:
Там устрицы лежали, как на морском на дне.
И дед без всякой вилки, рукой её схватил,
И пикнуть не успела - её он проглотил.
Не помнит, как персидский закончился обед.
Такое угощенье навек запомнил дед.
Пришлось на фронте деду в то время побывать.
Германия с Россией решили воевать.
Солдаты без винтовок в атаку шли порой.
Ведь не готов к войне был царь - Николай Второй.
Во Францию отправил два корпуса солдат.
Попал туда Серёга, дед Васи младший брат.
Когда в войне период критичный наступил,
То Ранненкампф к востоку поспешно отступил.
Теперь его за это история корит.
Ведь генерал Самсонов поэтому разбит.
Тогда у патриотов был пламенный порыв,
Но не помог России брусиловский прорыв.
Царём и царской свитой проиграна война.
Разорена, разбита, разграблена страна.
Царю не рады были все бабы, мужики.
И вовремя власть взяли тогда большевики.
Навоевались вдоволь, о мире речь зашла.
Крестьяне шли по сёлам: у каждого дела.
А жаль, что дед в ту пору к наркому не сходил.
Теперь уж в генералах он точно бы ходил.
Служил дед в гренадёрах, там служба - не проста.
И заслужил четыре Георгия-креста.
Завидовать наградам мог даже офицер.
Иначе выражаясь, он - полный кавалер...
Не знала, не гадала, не думала страна,
Что снова ожидала Великая война.
Чужие шли солдаты на русский горизонт.
Три сына у дед Васи отправились на фронт.
Ты, Родина-отчизна, им счастья пожелай.
Но без вести пропали Иван и Николай.
Напрасно ждут танкистов и бабушка, и дед.
Ведь с той поры далёкой прошло так много лет...
Владимир своих братьев немного пережил.
В машине, за баранкой он голову сложил.
Я помню, как письмо то читали по слогам.
Не пожелаешь горя такого и врагам.
Но пережил дед горе, и духом не упал.
В колхозе он трудиться ещё прилежней стал.
Он всем на удивленье в лугах стога валял,
У Шурки-бригадира обмер, аж, не хватал.
Народ его за это безмерно уважал.
Он с Гришкой Артомоховым научный спор держал.
Кто лучше стог сваляет, кто песню пропоёт,
Кто лучше пляску спляшет, кто больше водки пьёт.
Тогда Григорий Павлыч совсем не зря кричал:
Гимназию экстерном в Касимове кончал.
Апостолы, молитвы, знал Гришка наизусть.
Кирюшкин не сдавался, - ты знаешь? Ну и пусть!
Он в грамоте Григорию совсем не уступал.
Цитаты с"Капитала" он наизусть читал.
А всё ж друзьями были вот эти два деда.
И вместе приходили к нам в баню иногда.
ПИСЬМА В АРМИЮ ВАСИЛИЮ РОМАНОВИЧУ
Служи, Василь Романыч, и помни про ребят.
Как "чачу" пили в сбруйной по пять недель подряд.
Как Шмаги с коробками в Машухин лезли дом,
И как пожар тушили пожарные потом.
Василь Петрова вспомни с его "чаво-чаво",
И вспомни ты Мазая - братишку моего.
Ведь дед Мазай когда-то был тоже сопляком,
Потом подрос немножко и стал призывником.
Как мы с Бедилой спички решили почиркать,
И мигом двор Кирюшкин заставили пылать.
Расплата нам за это была недорогой:
Меня верёвкой били, бедилу - кочергой.
Как Гришка Артомохов, ботфортами звеня,
Искал во ржи Кирюху, бедилу, да меня.
- Мол, яблок нет, заразы, картошку вам - не жрать.
Зачем сюда залезли? И вспомнил чью-то мать.
Как к Верочке Кутьиной залезли в огород:
Решили взять немного мы яблок на компот.
Она нас увидала, на поле догнала,
За уши оттрепала, вот были, друг, дела.
А вспомни, как покойник Чилик стожок свернул -
Он чуть не развалился: Мазай плечом толкнул.
И Пашка Клёнов тоже чудны стога крутил:
Взовьёт под само небо, аж не хватает вил.
Зато старик Кирюшкин - хороший стоговал.
У Шурки – бригадира обмер аж не хватал.
А вспомни ты Каланю, Ерохова Ванька,
Зенка, Чудного Ваську, Семёна-Чабука.
Ему б годочков скинуть, оставить тридцать лет,
Он показал тогда бы - дрожал бы белый свет.
И дед Кирюшкин тоже - в фельдфебелях бывал.
Он вёл в атаку роту, и устрицы жевал.
А как Зенок - сосед твой, порядком черпанул,
За Клавдиной за рощей потом с моста нырнул.
От трактора осталась кабинка без стекла,
Зенок же - невредимый, вот были, друг, дела.
Однажды на машине в луга дрова он вёз.
Был я, Фатеев, Яшкин, порядочный был воз.
Проехали Чернышку - воз вдвое меньше стал:
На каждом километре Зенок бревно терял.
По яблоки в Ерахтуре залезли мы потом,
Уж до того наелись - страдали животом.
А на лугах, как, вспомни, работали весь день:
Картинка, Красониха, Горшки, Махры, Плетень,
Сухая Липа, Ржавцы, Великие луга...
Ах, русская природа, как нам ты дорога.
А лошадей ты вспомни, Апрельку и Зверка,
Чуму, Майка, Марата, Иртышку - старика.
Про Бышовца ты вспомни - Лугов был комендант.
Про Лубняка - Ивана, Он - старший лейтенант.
Да разве ты забудешь гитару, Сашана,
А Ваську Борового, а Кольку Глазана.
А как на конях мчались, в будённовцы годны
Ребята Андрюховы - дядь Васины сыны.
Служи, Василий, лямку Солдатскую тяни.
Имей контакт с начальством - поймут тебя они.
Ты вспомни, как в Чернышке купались в озерке,
А как мы загорали на пляже на Оке.
На тракторе Петрович всё копны к нам возил,
А ночью бил ногами и матом голосил.
Как Серый на косилке окашивал кусты,
И как сражались в карты и он, и я, и ты.
Как мясо мы делили на равные куски.
И как с отъездом пили водяру мужики.
Как колья продавали в Ерахтуре с отцом,
Бутылку распивали в столовой за крыльцом.
За мёдом на Ватажку ходили иногда.
Да пчёлы искусали, опухли, вот беда.
Решили Мишка с Женькой комариков морить,
Свернули по здоровой сигаре - закурить.
Комар - он был и будет, зато лачужки нет.
Чем делать - прежде думай - вот мой тебе совет.
Служи, Василь Романыч, и нас ты не забудь,
Придёшь ты, форму скинешь, а всё ж солдатом будь.
Тогда уж ты дорогу Анку не перейди,
Оставь её в покое, солдата честь блюди.
И Грибовой Елене каменья не бросай,
Пускай живёт старуха - солдата честь спасай.
По яблоки не лазай, и в окна не стучи,
И в полночь на правленьи частушки не кричи.
А первомайский праздник в лесу встречали мы.
Где от былых заводов остались лишь холмы.
А как в футбол играли второго, поутру,
А как потом устали, я думал, что помру.
Вы, сволочи, частенько нас брали в оборот,
Рязанец чуть не плакал у наших у ворот.
И как он не старался – четыре пропустил,
Придётся набираться нам к лету больше сил.
Центральный форвард Шмага сражался, как Пеле,
Шарахнул два стакана - играл навеселе.
Аникин и Трофимыч, да что там говорить,
Вы здорово в то утро нам дали прикурить.
Служи,Василь Романыч. Отчизну сберегай.
Отслужишь ты два года - дорогу выбирай.
Возьмёшь ты чемоданчик, вещичек-то не воз.
И можешь подаваться в "Искру", родной колхоз.
Дадут тебе машину - могучего ЗИЛа,
И будешь ты носиться с села и до села.
И будешь со Швынтовки возить ты молоко.
Оттуда до Починок не так уж далеко.
А вечером на Лубонос изволишь отъезжать,
Смотри, Василь Романыч, не вздумай обижать.
С починскими не драться, ребята - хоть куда,
А с пексельскими надо сдружиться навсегда.
Родную школу вспомни: директора, Блинка,
Бориса-музыканта, и Шпильку-чудака.
А коль в колхоз не хочешь, солдат - везде берут.
Тогда крути педали в Берлин, Париж, Бейрут.
Но помни, за границей, друг Васька, не плошай,
Держи там ухо востро, вопросы сам решай.
А лучше - возвращайся опять в СССР.
С тобою не подружат не мистер и не сэр.
Дождёт тебя баб Дуня, и мать тебя дождёт.
Пройдёт всего два года, и дембель подойдёт.
Съешь метров сто слёдки, и сахара мешок,
Четыре пуда масла, и хлеба кузовок.
Износишь ты портянки, истопчешь сапоги,
И можешь подаваться домой, на пироги.
Ты сильно повзрослеешь, придёшь уж не такой.
Служи, Василь Романыч, Храни страны покой.
КУМА
Приехала к нам Клавдия, ну, старшая сестра.
Во тьме найти не может отцовского двора.
А как заходишь в Увяз - у нас кума живет,
Как отчудит чего-то, народ пупочки рвет.
Кума отцова - Полька, решила с ней сходить,
А тут канавы рыли, чтоб воду проводить.
У нас тогда решили вести водопровод,
Стоит на месте дело уже который год.
Сам Зубарев приехал, как будто строят БАМ.
Нет, видно это дело ему не по зубам.
Глубокие канавы – примерно - метра два,
Туда Слепая Дуня сыграла однова.
Сломала свою клюшку, да выбила руку.
Как раз поминки были- полгода Петруньку.
Потом опять упала, смеялись мы над ней.
Опять не без причины - Мондыге сорок дней.
Луна зашла за тучи, хоть глаз коли - темно.
Песка штурмуют кучи, как альпинист в кино.
Идут они, болтают, уж дом не вдалеке.
У Польки была сумка здоровая в руке.
Она сказала Клавдии: - смотри, не упади,
Здесь, дьявол, есть канава - в нее не попади.
Едва успела сделать внушение родне,
А через две секунды кума уже на дне.
От страха там не может она двух слов сказать:
Вся мокрая, вся в глине, а надо ж вылезать.
Воды в канаве много, весной-хоть пруд прудить,
А Клавдия побежала скорей отца будить.
Отец бежит в кальсонах, ни грамму не поймет.
Ужище он спросонок, да лестницу несет.
Увидев инструменты, любой тут не смолчит.
Кума в канаве матом на Яклева кричит.
На лестницу вступила, прошла ступеньки две,
Да оползла канава - кума опять в воде.
Пришлось куму подмышки ужищем обвязать,
Чтоб было ей из ямы удобней вылезать.
Такими вылезают из пруда, из реки.
Минут пятнадцать Полька кидала матюки.
Ругалась так, как будто объелась беленой.
С тех пор кума канав обходит стороной.
В ДЕРЕВНЕ.
Приезжаю в Увяз я - не был там полгода.
А на улице стоит скверная погода.
Ни на Пасху,ни на Май солнышка не видно,
Вот поди, позагорай, до чего обидно.
К магазину подхожу, там стоит коняга.
На телеге спит, лежит пьяный-Сашка Шмага.
Сел к нему, вожжой огрел по боку кобылу.
А потом я повстречал Джоника - Бедилу.
Мотоцикл переводил он через дорогу.
А потом зашли к отцу, выпили немного.
Выпиваем мы, сидим, Андрюхов приходит.
И с отцом про петухов разговор заводит.
У него родной петух штуку отчебучил-
Взял куда-то и ушёл, всех он их замучил.
Толь в Шемякино ушёл, выбирать невесту,
А скорей всего, нашёл он в похлёбке место.
У отца два петуха по двору гуляли.
По утрам между собой даже драться стали.
Вот, в курятник забрели мы с дядь Васей вместе,
А они сидят, глядят сверху, на нашесте.
Изловчился и схватил старого за ногу.
Кукарекал и орал целую дорогу.
Почему-то не признал он хозяев новых-
В тот же вечер убежал он от Андрюховых.
Убежал почти туда, где живёт Каланя.
Еле-еле догнала там его тёть Паня.
Снова убежать хотел, не петух - шалава.
Посадить пришлось на цепь словно волкодава.
В МЕТРО
Однажды Петька Серый примерно в ноябре
Свою свинью зарезал на собственном дворе.
Всё мясо он свиное хотел продать сперва,
Но всё ж себе оставил - на зиму - пуда два.
Знать, захотел свининой родню он угостить,
А заодно в столице у Маньки погостить.
Набил он чемоданы, мешочек прихватил.
А утром вместе с Тонькой в столицу прикатил.
Про эскалатор Серый ещё давно читал.
В душе он сомневался - проверить всё мечтал.
А тут, как сам увидел - душою подобрел,
На лестницу чудную он с полчаса смотрел.
Везёт она и вещи, везёт она народ,
Битком людьми забита - людской круговорот.
С великою опаской на лестницу вступил,
А, надо нам признаться, намедни - перепил.
По сельской по привычке сигару засмолил,
Два чемодана с мясом за спину завалил.
Дядь Петя удивлялся, на вывески глядел.
Немного размечтался, ну, и наделал дел.
Мол, вот приеду в Увяз, промою там нутро,
Да расскажу сельчанам, что побывал в метро.
- А ну, как, не поверят, оставят в дураках.
А Тонька сзади едет, у ней мешок в руках.
Она отцу сказала: - смотри, не упади,
Кончаются ступеньки, ты на пол перейди.
Да не расслышал Серый, переспросил:"Ч-А-В-о?".
Вот тут - то и случилось несчастье у него.
Он к Тоньке повернулся, под ноги не глядел.
И вместе с чемоданом он на пол загудел.
Дядь Петя - тот с похмелья не понял ничего,
А тут с мешком и Тонька летит через него.
В метро народу много, куда лишь кто идёт?
Бросай в толпу конфетку - на пол не упадёт.
На Петьку навалилась аж, целая гора,
Да видит тут диспетчер - опасная игра.
Мотор остановила, и Петьке жизнь спасла.
Метро запомнил Серый, вот были, друг, дела.
РЫБАЛКА.
Я однажды порешил испытать закалку.
Зять - Кашуба пригласил меня на рыбалку.
На рыбалке-красота, чем вам не потеха.
По дороге,по пути в Кирицы заехал.
У меня, ведь, там сестра - Клавдия проживает,
Ну, а Васька на реке мостик охраняет.
Мы с Михалычем вдвоём литру проглотили,
Кой - какие там дела вместе обсудили.
Толковали с племяшом, следом, по порядку.
Так и хочется ему ехать на Камчатку.
Он мне всё тот край хвалил, ну, не жизнь, отрада.
Я его предупредил - пить поменьше надо.
Тут, ведь, истина проста: век идёт за веком.
Если совесть - то чиста, будешь Человеком.
Мы сидели допоздна, ну, а с позаранок
Меня Мишка проводил в лес, на полустанок.
Долго поезд дожидал, тут уж не до смеха.
Но часов, примерно, в шесть в Шилово приехал.
Я в окошко постучал - проявил характер,
А автобус - то умчал час назад в Ерахтур.
Поплевал я сгоряча, и со злости - тоже,
А потом уж рассудил: этим не поможешь.
Три часа я ожидал транспорта другого.
Я и сам не ожидал казуса такого.
На вокзале - холодень, как на Оймяконе,
Словно там сидят весь день не люди, а кони.
Дует ветер через дверь, на окошках - льдины.
Может простудиться зверь, могут и пингвины.
Как во сне я вспоминал чай горячий с пловом,
МПС упоминал нехорошим словом.
Для сугрева - бы стакан, да пирог из теста.
Всё ж к двенадцати часам прибыл я на место.
Лаял на цепи Дружок, нагонял он страха.
Всё же в избу я вошёл - удивилась сваха.
Как - никак, а года два я её не видел.
Вот поэтому была на меня в обиде.
Сразу же меня - за стол, щами накормила,
И коровьим молоком целый день поила.
Да, попил я молочка, тёплого, парного.
Ведь в Рязани, хоть умри, не найдёшь такого.
Черпанёшь бокал-другой, прибавляет силы.
Жаль, что Колька умотал поблеснить на Вилы.
Про меня не вспоминал - трудно бестолковым,
Пять часов я дожидал их со Смуряковым.
Я девчатам песни пел, собирал матрёшки.
Тут "Урал" затарахтел, привезли рыбёшки.
Окуней да судаков жарили, варили.
С Колькой мы на молзавод лыжи навострили.
С углем тачку прикатил - сделал тренировку.
Сват в котельню пригласил, выпили перцовку.
Сели вечером за стол, и вкусна же рыба!
Рыбакам да поварам от души-спасибо.
О делах, да о друзьях говорили много.
А потом уж спать легли: завтра – путь-дорога.
В пять часов Кашуба встал, чувствую, страдает.
На плиту поставил чай, тяжело вздыхает.
А потом мы поутру к Крёстному сходили.
Возле церкви, на пруду мотыля намыли.
А немного закусив, стали собираться.
Потому, что на Исток долго добираться.
Взяли сети, котелок, две пешни, лопату.
Сват поехал на завод - привезти обрату.
Взяли сани и топор, сундучок рыбачий.
Сухарей, да сахарку - выпить чай горячий.
Положила сваха нам сало, да печенье.
Лишь одно мы не учли: было воскресенье.
Воскресенье, чтоб тебе ни пера, ни пуху.
Водки Колька не нашёл, только - бормотуху.
С бормотухи толк какой? ни в башку, ни в ноги,
Нет, помощничек плохой от неё в дороге.
Увязались, как могли, вышли за ворота.
И на Глинку побрели мимо Заготскота.
А по Ерханке пошли - встретили Гаврилу.
На Гаврилу - жаль смотреть: шёл он через силу.
Ведь над лункой просидел пять часов Гаврила,
А вся рыба в стороне от него ходила.
Ни ершок, ни окунёк не брали поклёвку,
Из чего теперь варить мужику похлёбку?
Хоть бы жалкий судачок на блесну попался.
Вот поэтому он шёл - матерком ругался.
От него несло на лес винным перегаром,
А напротив ставил Бес сети с Кочемаром.
Я не знаю, что-нибудь может, и попалось?
Мимо мы держали путь - солнце вверх поднялось.
А погода- благодать, чудная погода.
Я в Рязани не видал такой за три года.
Солнце высоко стоит, и мороз несильный.
Под ногами снег скрипит, пот течёт обильный.
На рыбалку мы тепло, с толком одевались,
Словно полюс покорять Северный собрались.
Вот мы Ерханку прошли, след ведёт к опушке.
И вплотную подошли к Увязской избушке.
К повороту мы прошли, и не зря старались-
Там Бесовы полыньи старые остались.
Между прорубей у них провод был проложен.
И дядь Коля говорит: - тут мы ставить можем.
Чтоб не нужно было там лишнего трудиться,
Мы решили - провод нам очень пригодится.
Две сети за полчаса протянули дружно.
А для этого долбить лунок тридцать нужно.
Тут подъехали, глядят парни с Нармушади.
Привязали узелки на багажник сзади.
Попросили мы у них на уху рыбёшек.
Дали нам - три судачка, восемь окунёшек.
Отошли мы с километр, выше, по Истоку,
И раскинули бивак под кустами, сбоку.
Стали лунки вырубать под ещё три сети.
Ну, а рыбу вынимать будем на рассвете.
Им - в привычку, мне – впервой, нелегка работа.
Но ударить в грязь лицом тоже неохота.
Изо всех старался сил проявить сноровку.
Чуть пешню не утопил, и сломал шумовку.
Всё ж поставили, ушли развели костёрец,
Под рюмашку завели дельный разговорец.
Рассказал дядь Коля нам, как однажды летом
Порыбачили они с дядь Васей - соседом.
Привезли они леща - килограммов двести,
Ну, а к ночи напились с дядей Васей вместе.
Утром ломит голова: что такое с нею?
Водки разве где найдёшь? Побрели к Корнею.
Тот им дал на три рубля хлеба, самогонку.
- Всё не пейте, закричал он друзьям вдогонку.
Не послушались его, сразу черпанули.
А шагов через пятьсот под кустом уснули.
Встали через два часа, всё-таки не в спальне.
В голове как молоток бьёт по наковальне.
И дядь Вася приутих, лишь башкой качает.
У крылечка снова их тот Корней встречает.
- Вы бы рыбки принесли, выпили б на славу.
- Нет, Корней, уж сам хлебай ты свою отраву.
Он заправил самогон куриным помётом.
Уж смеялись с Колькой мы, аж покрылись потом.
Посмеялись мы над ним, солнце закатилось.
И Венера над Пупком тускло засветилась.
Дохлебали мы уху, да и бормотушку...
Побрели на гору, в лес - ночевать в избушку.
Да и в ней - едва теплей, пасечник, скотина:
Не оставил на ночь нам капли керосина.
Захотели вскипятить чайничек на печке,
Да оставили запас сахара на речке
Смуряков нашёл медку - вкусно получилось.
Лишь от дыма голова чуточку кружилась.
К печке руку не прижмёшь: вся огнём пылает,
А у нас с Кашубой дрожь зубы выбивает.
Не пошёл на пользу мёд - в животе бурлило.
Кольку за ночь восемь раз за порог носило.
То обхватит он живот, то прижмёт подушкой.
Звёзды на небе считал, сидя за избушкой.
Снова печку разожгли - не было заботы.
Между делом стали мы травить анекдоты.
Тут я вспомнил про хорьков: Колька - заливался,
Да и хмурый Смуряков тоже улыбался.
Курам - дым, или огонь - хватит им отваги.
Как почуют хорью вонь - падают, бедняги.
Колька вспомнил, как весной крыса тут ходила.
Ваньке Кузину башку чуть не откусила.
Да и сами мы сейчас боялись такого,
Ночь проходит, настаёт Рождество Христово.
Нам бы на реку сходить, да проверить бредни.
Голова стучит в висках - выпили намедни.
Нам оставить бы чуток перед той дорогой,
Только - близок локоток- укуси, попробуй.
До сетей - то мы дошли, только все замёрзли.
Посмотрели - Бог ты мой! все ко льду примёрзли.
Где примёрзли? Тут, иль там? Вот, неразбериха.
И узнали мы - по чём фунт бывает лиха.
Три часа снимали мы из прорубок сети.
Тут и рыбу проклянёшь, да и всех на свете.
Сети сразу же в мешок бросили поспешно.
А.вообще, на тот улов обижаться - грешно.
Килограмм семнадцать мы всё - таки словили.
То - есть, время - то не зря мы здесь проводили.
Растопили мы костёр, вскипятили чая.
Захотели потрясти "Морды" у Лахая.
Но дядь Коля нам не дал совершить ошибки,
Нас Мильтон опередил – вытряс - всё до рыбки.
Да ещё свалил на нас, вот пойми, заразу.
Хорошо, ему Лахай не поверил сразу.
Загрузили санки мы, бичевой стянули.
Третий - колом подпирал, а вдвоём - тянули.
До Ерахтура семь вёрст бедные, отдули.
Лишь у Глинки, один раз мы передохнули.
Снова потом изошли, хоть и путь бывалый.
В дом поклажу привезли: рад - и стар, и малый.
Сваха ставит щи на стол, ну, а сват - спиртного.
И отметили мы там Рождество Христово.
Рыбу делим на троих - фунтов по шестнадцать.
Тут автобус подошёл - начали прощаться.
С рыбаками я теперь буду солидарен.
За рыбалку Кольке я очень благодарен.
Пусть устали мы в тот раз, пусть всю ночь не спали.
Но зато уж поутру что мы испытали!
С плеч усталость в то же час снимет, словно ложкой,
Как увидишь, что в сетях плещется рыбёшка.
Уж сегодня поспешу я закончить тему,
И, быть может, допишу данную поэму.
Следующая страница